«Попаданец» на троне. «Бунтовщиков на фонарь!» - Страница 121

121

...

«…Службу и интересы Ее Величества прилежнейше и ревностнейше хранить и о всем, что Ее Величеству, к какой пользе или вреду касатися может, по лучшему разумению и по крайней возможности всегда тщательно доносить, и как первое, поспешествовать, так и другое отвращать, по крайнейшей цели и возможности старатися и притом в потребном случае живота своего не щадить. Такожде все, что мне и в моем надзирание повелено, верно исполнять и радетельно хранить, и, что мне поверено будет, со всякою молчаливостию тайно содержать и, кроме того, кому необходимо потребно, не объявлять, и о том, что при дворе происходит и я слышу и вижу, токмо тому, кто об оном ведать должен, никогда ничего не сказывать и не открывать, но как в моей службе, так и во всем прочем поведении всегда беспорочной и совершенной верности и честности прилежать…»

Начала и конца у данной бумаги не было, а содержание больше напоминало текст какой-то придворной присяги, так как там имелись слова про «ее величество», «двор» и прочее.

Петр решил проверить свое предположение, повернулся и подозвал к себе Волкова, который маячил за спиной, увязавшись за императором в этой ораниенбаумской поездке.

Секретарь с самым заинтригованным видом подошел, и Петр сунул ему в руки бумажку. Волков проглотил ее за минуту и с разочарованным видом посмотрел на Петра.

— Что сие такое?

— «Клятвенное обещание служителей», принятое тридцать лет тому назад, при государыне Анне Иоанновне, — немедленно и четко доложил императору кабинет-секретарь.

— А ты его полностью соблюдаешь?

Секретарь замялся и стал топтаться с ноги на ногу. И со смущением тихо произнес:

— Ваше величество, простите меня покорно. Но вы стали уметь как-то отличать ложь…

— Умею, Дмитрий Васильевич! А потому советую мне более не врать, а от подношений отказаться. И тем паче от иностранных послов содержание получать, — от последних слов императора Волков стал белым, как мелованная бумага.

А Петр, понимающе посмотрев на секретаря, криво улыбнулся. Как он и предполагал, все его окружение работало на иностранных дипломатов. Практика такая была в то время широко принята…

— Присягу сию переделать немедленно. Сам лично у каждого приму ее, и сегодня же у поваров, кухонных и спальных служителей. И если кто солжет мне, то пусть на себя пеняет. Напомни всем — за ложь жестоко наказывать буду, сучьев и веревок в России на всех хватит. Ясно?!

— Да, государь.

— А тебе советую от подношений отказаться. Жалованье проси необходимое, но если брать при том начнешь, то не обижайся.

— Ваше величество, я все понял.

— Награды какие у тебя с собой есть? А то я не позаботился ранее подумать, а моряки зело отличились.

— Есть, государь, — Волков обернулся, и один из чиновников шустро принес небольшой ларец и застыл перед Петром, держа нетяжелую ношу на вытянутых руках.

Волков откинул крышку, и император, заглянув в хранилище, тихо присвистнул — богатства были собраны изрядные. Две большие серебряные вышитые звезды о восьми лучах каждая. На одной было написано русскими буквами: «За труды и отечество», и Петр, как любой нормальный историк, пусть и недоучившийся, узнал девиз ордена святого Александра Невского.

А мудреная латынь на другой звезде: «Amantibus Justitian, Pietateret, Fidem», была переведена в мозгу без замедления: «Любящим правду, благочестие и верность». То была звезда ордена святой Анны, награды, которую учредил его «отец» после смерти жены, матери императора Петра Федоровича.

Этот орден Петр Федорович привез в Россию и награждал им только своих голштинских подданных. Но награда не прижилась и со смертью императора вышла из обихода. И только Павел Петрович снова ввел этот орден в обращение, причислив его к общему капитулу российских орденов.

Кроме звезд, в ларце имелось множество других наград, но в глаза бросились два больших орденских креста для ношения на лентах. Первый крест с золотыми двуглавыми орлами между лучами был опознан сразу — орден Александра Невского. Такой же крест он вручил генералу Гудовичу позавчера в Петергофе.

Другой крест был покрыт красной эмалью, а между лучами были вычурные золотые завитушки. Петр перевернул крест на оборотную сторону. На белом медальоне в центре был начертан синий латинский вензель из четырех букв — A, J, P, F — с которых начинались слова девиза, начертанного на звезде. Правда, латинские начальные буквы, как он знал, имели и иное смысловое звучание — «Анна, императора Петра дочь».

Под большими крестами и звездами в ларце имелось полдюжины крестов святой Анны меньшего размера, второй степени отличия. А также с десяток эмалированных крестиков, похожих на орден Александра Невского, в серебряных овалах.

Петр сразу понял, что видит уже свое изобретение, с похвальной поспешностью внедренное в жизнь, и сделал себе зарок вдумчиво реформировать существующую орденскую систему, приняв новые ордена святых Георгия и Владимира, учредив их вместо Екатерины.

Но одна мысль подспудно все же никак не хотела оставить его и без того забитую размышлениями голову, и он, закрыв ларец и отослав чиновника, тихо спросил у Волкова:

— Кто из людей моей тетушки всегда верно служил России и почти не брал от иностранцев подношений?

Спросил без надежды, от отчаяния, заранее предчувствуя ответ. Еще в институте он запомнил две истории со взяточничеством и казнокрадством, связанных с именем императора Петра Первого.

Однажды Петр Алексеевич, не выдержав очередного сообщения о воровстве из казны, в сердцах приказал генералу-прокурору Ягужинскому написать грозный указ, в котором казнокрады предупреждались, что кто из них украдет ценностей более чем на одну веревку, то на оной веревке вора и повесить немедленно.

121