«Попаданец» на троне. «Бунтовщиков на фонарь!» - Страница 112

112

И сникла гвардия, дух выветрился — о сражениях уже не помышляли. Одно дело — навалиться всем скопом на беззащитного, а другое — видеть перед собой могучую силу, которая сама способна раздавить врага начисто, до кровавых ошметков. И примеры живые перед глазами были многочисленные — Петергоф, Петербург, Ригельсдорф, Гостилицы, Дьяконово и Ораниенбаум…

Первыми начали восстание гарнизонные солдаты и драгуны, в Петергофе стоявшие. Манифесты императора привели их в возбужденное состояние. Гарнизонные вояки еще не присягнули Екатерине, и теперь они активно подбивали других выступить против гвардии с оружием в руках.

Однако до сражения дело за малым чуть не дошло — часть солдат сбежала из Петергофа, но большинство вместе с офицерами отошли к «Красному кабачку» и там влились в наступавшие войска фельдмаршала Миниха. А когда в Петергоф пришли гвардейцы Екатерины, драпавшие что есть мочи от Ораниенбаума и Ригельсдорфа, гарнизона здесь уже не было.

К позднему утру кипевшие страсти вылились в сплошное безобразие. Бучу подняли преображенцы — они с жестокими и страстными упреками навалились на измайловцев, кричали, что те подвели и предали их, толкнули на мятеж против природного царя. Любые попытки «Екатерининских орлов» утихомирить первый гвардейский полк империи привели к тому, что гвардейцы сами арестовали и бросили в подвалы всех активных организаторов и участников переворота.

Принявший над ними командование генерал-поручик Василий Суворов самолично разоружил всех измайловцев и конногвардейцев, приказал посадить под строгий арест императрицу. Поймали лейб-медиков Екатерины Поульсена и Роджерсона, англичанина жестоко избили и взяли под караул.

Потом восставшие решили отправить к императору представительную делегацию из генералов и высших офицеров гвардии, сановников и сенаторов и, памятуя о печальной участи стрельцов, искренне надеялись, что эти несчастные посланцы, даже если и будут казнены, то вымолят для всех опомнившихся если не прощение, так хотя бы жизнь…

У павильонов и дворцов началась беспорядочная ружейная стрельба. Со звоном посыпались из вычурных окон разбитые пулями стекла. Раздались звонкие крики, гулким эхом отразились от каменных стен стоны и вопли раненых. Ржание лошадей и звон стали…

Григорий Орлов бросился к окну. Так и есть — по двору метались преображенцы и гарнизонные солдаты. Примкнув штыки, они избивали и тут же крепко связывали офицеров и кавалергардов. А вот это уже был конец, и через минуту-другую трусливые сволочи ворвутся во дворец и откупятся перед голштинским выродком императрицей и его головой…

— А вот и нет, хрен вам! Вы еще пожалеете… — Григорий глухо выругался и бросил взгляд на Екатерину Алексеевну. Глупая баба безвольной куклой лежала на кровати, и толку с нее не было.

— Ну, ничего, я тебе еще послужу! Сегодня же на престоле опять будешь. Убью я Петра! — глухо пробормотал цалмейстер, засунул за пояс пару пистолетов и обнажил шпагу. Затем Григорий Орлов резко открыл дверь и быстро вышел из опочивальни.

Через несколько минут к комнате, где лежала императрица, подбежали преображенцы. Оттеснив в сторону вставших хрупкой и ненадежной преградой фрейлин, командовавший гвардейцами прапорщик решительно заглянул в спальню и, удовлетворенно хмыкнув, тихо закрыл дверь.

— Государыня не должна выходить из опочивальни, — громко произнес молодой офицер, — и, чтобы ей никто не помешал, караул будет находиться у дверей неотлучно, до самого прибытия в Петергоф нашего законного государя-императора благоверного Петра Федоровича…

Петергофский тракт

Петр неспешно ехал по грунтовой дороге — было давно светлым-светло, по утренней прохладе его отдохнувшие солдаты шагали бодро. Однако Петр был невесел — кто часто садится на гвоздь, тот редко смеется. Ведь так гласит французская народная мудрость…

Вошло уже в привычку рабочий день с полуночи начинать, а заодно и армию ночными марш-бросками выматывать. Но солдаты вели себя молодцами, морды веселые. Лишь голштинцы изредка роптали, мол, все воюют, как люди, и лишь нас по ночам таскают, а подраться толком не дают.

Однако и у них изменения пошли кардинальные — позапрошлой ночью уходили из Ораниенбаума квелые, на победу почти и не надеясь, а сейчас весело шлепали башмаками, ночную пыль взбивая. Однако стоило Петру обогнать колонну, как разом оживились его солдаты, веселыми криками монарха преследуя. Другими стали, совсем другими…

Через два часа марша войска встали на привал, и тут к Петру подскакали казаки из полка Данилова. Новости обрадовали императора, он заулыбался, как довольный кот, и что-то замурлыкал себе под нос.

Рассвело полностью. Птички весело порхали по деревьям, а солнце уже хорошо прогрело воздух. Благодатное наступило время — ровно середина лета. И воевать больше не надо будет — казаки уже сообщили, что в Петергофе выступили преображенцы и повязали всю мятежную головку, арестовав заодно и императрицу Екатерину Алексеевну.

Получив такую приятную для всех новость, Рык немедленно приказал встать войскам на длительный привал и хорошо позавтракать. А сам завалился на повозку, тут же был накрыт одеялом предупредительным Нарциссом. Однако уснуть не удалось, и, промучившись полчаса, Петр поднялся с импровизированного ложа.

Его доблестное воинство с большим нетерпением дожидалось обещанного обильного завтрака. А пожрать было что — и с собой большой обоз из Гостилиц прихватили, чтоб нужды в дороге не иметь ни в чем, да и здесь уже казаки большое число повозок перехватили с провиантом для нужд гвардии и дворцовых в Петергофе…

112