«Попаданец» на троне. «Бунтовщиков на фонарь!» - Страница 61

— Да что же это, Гришенька? — не выдержала долгого молчания любовника императрица и сжала его окровавленную ладонь.

— Дух в него покойного деда, императора Петра Алексеевича, вселился, когда кровь пролилась. И дух деда другого, Карла Шведского, видать, перешел — тот рубака тоже изрядный был, первым в сечу кидался. Трость со шпагой откуда появились?! И на русском он теперь только и говорит, да на нем изрядно лаяться стал…

После слов фаворита наступило молчание — Григорий Орлов сказал то, о чем все думали, но гнали такие мысли от себя прочь. И если во всем хоть четверть правды имеется, то дело, предпринятое ими, обречено на провал…

— Не так все плохо, ваше величество, — неожиданно оборвал Орлова генерал «Салтыков», из-за кареты внезапно появившийся, — у ее величества есть намного больше возможностей уже завтра победить супруга…

Суворов ошалело уставился на явившегося господина в генеральском мундире. «Что за самозванец, почему не знаю?» — отчетливо читалось во взгляде старого генерала.

Остальных присутствующих новоявленный генерал не смутил — хорошо знали они господина Одара, а под таким именем он был известен руководителям гвардейского мятежа, хотя похвастаться давностью знакомства не мог ни один из них.

Сей знатный, чрезвычайно таинственный господин прибыл с рекомендательными письмами из Парижа и очень помог в организации мятежа, щедро ссудив заговорщиков немалыми деньгами.

Его настоящее имя знали только императрица и князь Волконский, глава русских масонов, и по его просьбе Като даровала господину «Одару» на время мятежа чин генерал-майора и фамилию Салтыков…

Ораниенбаум

До Ораниенбаума дошли быстро и с изрядным пополнением. Тот десяток казаков, что на дороге остались, там, где сербских гусар порешили, лошадок их переловили.

Вот в Ораниенбаум табуном громадным и пригнали, предварительно нагрузив трофеями и оружием. И лишь толпа крестьян из ближайшего селения осталась на месте: и раненых увезти, и трупы погибших захоронить, да и самим помародерствовать потихоньку из вечной крестьянской алчности — в хозяйстве все сгодится, тем более на халявку…

Над крепостными воротами и над дворцом колыхались на флагштоках императорский штандарт — черный орел на золотом поле, и флотские Андреевские флаги с косым синим крестом на белом поле.

Сейчас Ораниенбаум представлял собой нормальный укрепрайон — все, что можно, усилили окопами и срубами, все дороги и тропинки перекрыли рогатками и полевыми пушками. А тяжелые морские орудия уже практически установили на валах крепости Петерштадт. Везде возились под лучами утреннего солнца полуголые матросы — Григорий Андреевич Спиридов дело туго знал, и пахал у него гарнизон как проклятый.

В крепости пришлось делать короткую дневку: и люди, и лошади порядочно притомились. Вот только Петру пришлось вместо отдыха решать множество неотложных проблем.

В крепости оставалась рота голштинцев, прибывших из Кронштадта, и рота егерей — по тевтонской педантичности генерал Шильд, не получив прямого на то приказа, оставил их в цитадели.

Но, с другой стороны, решение было не только в голимый вред, но и во благо. Теперь сумки егерей заполнились спешно изготовленными новыми пулями — по три десятка турбинок у каждого.

Поразмыслив немного, Петр решил пойти на авантюру, наискосок перейти Гостилицкую дорогу и перехватить верстах в двадцати колонну генерала Гудовича, чтобы потом двинуться на Гостилицы объединенными силами.

И две оставшиеся в крепости легкие пушки с расчетами прихватить для усиления, и егерей с голштинской ротой артиллеристам на прикрытие поставить. А для ускорения марша повелел забрать все оставшиеся повозки и рассадить пехоту по трофейным лошадям.

Сказано — сделано. Петр начал суету и через полчаса выдохся, проклиная отсутствие Гудовича, который до этого снимал с его плеч чудовищное бремя нагрузки.

Оказалось, чтобы самому руководить войсками, нужны огромные знания — куда вести и по каким дорогам, чем кормить и где брать продовольствие, куда посылать дозоры, разработать порядок движения и прочую нужную штабную хренотень, без которой, как оказалось, и здесь армия воевать не может.

Петр малость обалдел, но впадать в прострацию не стал — резво выяснил, кто из его флигель-адъютантов хотя бы батальоном раньше командовал.

Такой быстро нашелся — подполковник Рейстер. Хоть и тевтон, но, по отзывам, знающий и опытный офицер с недавним боевым опытом. Причем воевал на нашей стороне, а не у пруссаков. Свой был немчик в доску, да и на русском языке говорил весьма прилично.

Барон был немедленно обласкан и поставлен на командование. И зря говорят, что немцы медлительны и педантичны — Петр вскоре убедился, насколько ошибочно досужее мнение. К двум часам дня колонна была готова и посажена на транспортные средства — лошадей и повозки. Но, глядя на свое очередное воинство, Петр крепко задумался.

«С чего это мы должны отступать? Вчера у нас был очень хороший план, не спорю. А вот сегодня, с учетом новых реалий, уже устаревший. Положение сейчас таково — в Гостиницах воронежцы Измайлова, голштинцы Ливена и кроншлотцы Шильда. А это пять полных батальонов одной пехоты. Некомплект от штата изрядный, но четыре тысячи штыков там есть. И две сотни казаков. Плюс девять трехфунтовок. Силища! И у генерала Гудовича более тысячи солдат, из них триста кавалерии и казаков. И здесь со мною две с половиной сотни хороших солдат, часть которых турбинками обеспечена. Полсотни сабель и две пушки — если с отрядом Гудовича и остальными генералами объединиться, то можно с гвардией крепко хлестануться, лоб в лоб. Тем более если они у Ораниенбаума в осаде застрянут накрепко.